Получается, что доминирующим лицом был отец — кавалерийский офицер, далекий от духовных и творческих исканий своей супруги, а это значит, что старшая дочь должна была подражать отцу, считая его модель поведения более сильной, и игнорировать то, к чему стремилась мать. «Но ведь этот вывод противоречит фактам, — скажете вы, — ведь Блаватская стала писательницей, как и ее мать». Тем не менее, противоречия тут нет. Елена Ган была женщиной возвышенной, романтически настроенной, очень религиозной и смиренно воспринимавшей удары судьбы. Белинский недаром назвал ее «русской Жорж Санд» — сочинения писательницы были сентиментальны, посвящены миру чувств. О религиозных настроениях ее красноречиво свидетельствует следующий отрывок. «Я постигла наконец, что если женщина по злой прихоти рока или по воле, непостижимой для нас, получает характер, не сходный с нравами, господствующими в нашем свете, пламенное воображение и сердце, жадное любви, то напрасно станет она искать вокруг себя взаимности или цели существования, достойной себя. Ничто не наполнит пустоты ее бытия, и она истомится бесплодным старанием привязаться к чему-нибудь в мире. Неземные привязанности могут удовлетворить ее жажду. Ее любовью должен быть Спаситель, ее целью — небеса».
Наверняка дочь еще при жизни матери раздражал этот пессимизм и покорное ожидание конца. Религиозные идеи, которые занимали мать больше, чем общение с ее реально существовавшими детьми, естественно, вызывали у девочки неприятие. Возможно, она даже считала одной из причин столь неестественно ранней смерти своей матери ее стремление попасть на небеса. Эта догадка подтверждается воспоминаниями сестры Блаватской, которая говорила, что Елена Петровна с детства примеряла на себя роль сокрушительницы привычных духовных устоев. А последние шестнадцать лет своей жизни она всецело посвятила себя оформлению своих эзотерических прозрений в определенную организацию, своего рода новую церковь — «Теософическое общество».
Как известно, Блаватская даже осмелилась выпустить журнал общества под названием «Люцифер». Само это имя буквально означает всего лишь «несущий свет», но поскольку оно является одним из имен дьявола, в таком названии явно виден вызов религиозным устоям. Итак, у Блаватской развилось отрицание всего того, что было дорого для подчиненного члена семьи — ее матери. Да и характером она нисколько не напоминала свою романтичную мать. Елена-дочь, судя по описаниям, характером более напоминала отца. Произведения же ее носили абстрактно-философский, а не чувственный характер.
Предположение о том, что доминирующим лицом в семье был отец, и именно ему подражала Елена, подтверждается её увлеченностью верховой ездой (до такой степени, что она могла выступать в цирке с необъезженной лошадью) и тягой к путешествиям — наверняка отец, как и всякий военный, похвалялся своими странствиями. Определенную роль сыграли и примеры дедушки, суворовского генерала, и прабабушки, вздумавшей бежать из семьи. В случае если в высказываниях доминирующего родителя сквозило восхищение странным поступком прабабушки, Елена должна была воспринять такой отзыв как руководство к действию. Впрочем, было ли так, мы не знаем.
Не будем забывать и о том, что отец Блаватской был заядлым игроком-картежником, — вот откуда плутоватость, желание рассказывать небылицы, а также склонность к авантюрам, о которых свидетельствовали люди, близко знавшие Елену Петровну.
Впервые статья опубликована 06.01.2013.